Мирок внутри войны (1)

Свято–Успенская Почаевская лавра — крупнейший монастырь Московского патриархата на Западной Украине. Раньше из Латвии туда регулярно ездили паломнические группы. Наша группа из 13 человек была первой за последний год, кто решился отправиться «в разведку».
Тернопольская область, где находится лавра, — это сотня с чем–то километров от Львова, самое сердце украинского национализма.
— Пригнали они несколько автобусов, готовились лавру захватывать. Братия ударила в набат. Сошелся окрестный народ — кто не за раскольников, вышли все монахи, семинаристы, паломники. А монахов тут человек двести, и семинаристов столько же. Заняли всю гору, на которой лавра стоит. Не подпускали Правый сектор к воротам. И те испугались — их было меньше. Так ни с чем и уехали, — рассказывает Светлана, одна из наших паломниц.
Когда на Украину перестали ездить группы, она стала ездить в Почаев самостоятельно. Прошлой зимой, говорит она, было страшновато.
— Едем рейсовым автобусом, стоп — сидят молодчики, жгут шины. Заходят в автобус. Глаза стеклянные: «Слава Украине!» А водитель им невпопад: «Мы в Ригу». Пропустили, слава богу.
Дороги и особо умные
За окном микроавтобуса мелькают покрытые лесами Карпаты. За ветвями деревьев, заросших неимоверным количеством омелы, прячутся приземистые хаты с традиционно голубыми рамами. Вдоль обочин, нимало не боясь машин, деловито прогуливаются гуси, куры и индюшки. То и дело проезжают запряженные лошадьми телеги. Стоят деревянные кресты, украшенные цветами, лентами и вышитыми рушниками. Из идиллической гоголевской атмосферы выбивается красно–черный бандеровский флаг на границе Волынской и Ровенской областей. Неподалеку от места Волынской резни он выглядит, мягко говоря, цинично. Или специально решили оставить напоминание.
То и дело проезжаем православные храмы, но в автобусе никто не крестится. «Это все раскольники, Киевский патриархат так называемый», — говорит водитель Андрей.
— Тут вообще много сект внутриправославных, — рассказывает всезнающая Светлана. — Леонидовцы те же. Эти люди объявили богом одного батюшку и на службах ставят на престол его портрет. Он говорит: чтобы избавиться от страстей, нужно их удовлетворить. Любишь покушать — объедайся, пока не разлюбишь. А один местный дьякон объявил себя архангелом Михаилом, а люди за ним бегали как сумасшедшие.
Одна из церквей патриотично раскрашена в «жовто–блакитный». Им тут что только не красят: заборы, стены домов, крыши, киоски, перила мостов, скамейки, почтовые ящики, шлагбаумы, автобусы. Даже две стоящие рядом кучи дров — одна под синей пленкой, другая под желтой.
Заправляемся на бывшем российском «Лукойле», теперь заправка временно анонимна. У кассира с униформы спорота нашивка.
— По чекам мы все еще «Лукойл», — говорит он. — И топливо тоже. Что дальше с нами будет, не знаю. Даже не знаю, кто нас купил.
В придорожном магазинчике на стене под иконкой призыв: жертвуйте армии теплые вещи. И прозрачная копилка рядом — сбор пожертвований для тяжело раненного под Дебальцево бойца. Полна доверху.
Отдельный мир
В лавру приезжаем ночью. Гостиница для паломников на уровне трехзвездочного отеля на европейском курорте. Цены по нашим меркам смешные: ночь в люксовом номере стоит 5 евро с человека, в обычном — 2.
Утро. На свечном ящике в церкви строгое предупреждение на русском и украинском: нельзя подавать записки за некрещеных, иноверцев, сектантов и раскольников УПЦ КП (Украинская православная церковь Киевского патриархата) и УАПЦ (Украинская автокефальная православная церковь). Цена поминовения — гривна (15 центов) за одно имя.
Между собой практически все говорят по–украински, но проповедь священник читает на русском. Рассказывает о житии Петра Могилы, святого XVII века, писавшего богословские сочинения и боровшегося с внутрицерковными разногласиями. На чем и сделал акцент проповедник.
У ворот обители — огромный плакат в виде грамоты патриарха Алексия 1990 года: «…быть отныне Православной украинской церкви независимой и самостоятельной в своем управлении». И сверху приписка: «Браття та сестры! Не слухайте раскольникИв та еретикИв, якИ використовують вашИ релИгИйнИ почуття». Листаю купленную в монастырской лавке книжку «Розкол: патрИотизм чи злочин?» Там подчеркивается, что принадлежность Московскому патриархату не означает подчинения России, а украинизировать христианство вместо того, чтобы христианизировать Украину, — плохая идея.
У ворот прогуливается охранник в камуфляже, валенках и папахе. На рукаве шеврон — православный крест и две перекрещенные сабли.
— Винницкий казачий округ, — поясняет он.
— А много вас тут, казаков?
— Военная тайна. Нельзя говорить. Человек до двадцати, скажем так.
— Это вас сюда начальство отправило — или вы по велению души?
— Матерь Божия призвала послужить ей. Вот смотри. Вот человек курит, вроде понимает, что курить плохо, но нет воли заставить себя бросить. Один человек рассказывал: увидел аварию, мужчине разодрало легкие. Врач подошел, провел пальцем по легким — и смола оттуда вылезла. И говорит: куришь? У тебя такие же будут. И тот человек не курил больше. Он увидел, осознал. Так и здесь человек осознает свою греховность.
Семинарист Иван ведет нас на экскурсию. Переходим с ним из храма в храм, слушаем историю о героическом прошлом монастыря, о чудесных исцелениях. Здесь регулярно проводятся отчитки — обряды экзорцизма. Зрелище, рассказывают, не для слабонервных.
В нижнем храме Успенского собора — пещерка Иова Почаевского. В узкий лаз можно пролезть только сняв верхнюю одежду — иначе застрянешь. Нужно сначала где–то метр ползти вниз головой, цепляясь за веревку, а потом развернуться вперед ногами и слезть на пол. Наш водитель Андрей лезет первым — страховать спускающихся женщин.
— Ой, не полезу, — боится упитанная бабушка Тамара. — Во мне 90 кило.
— Я как–то ловил внизу женщин, и на меня упала увесистая девушка, — говорит кто–то из местных. — Свалились оба. Но — ни синяков, ни царапин.
— И она тут же исцелилась от всех болезней? — радостно подхватывает бабушка Тамара — и разочарованно вздыхает: — У, если нет, то и зачем лезть было…
В маленькой пещерке, где еле умещаются четыре человека, висит иконка и горит лампадка. Ничего лишнего. Подходящее место для уединенной молитвы. Только вот воздух…
— Носками–то как пахнет, — неблагочестиво вырывается у меня.
— Запах благодати не помеха! — укоризненно одергивает Андрей.
После экскурсии Иван неофициально сетует:
— Российских паломников нет практически, белорусские только сейчас опять ездить начали. А местные не любят нас, клевещут, что мы в Москву деньги пересылаем. А другие наоборот говорят — что половина наших священников в зоне АТО воюет…
Слухи, страхи, надежды
— Афонские старцы говорят: один год будет холодный, другой голодный, а потом война. Сейчас голодный пошел: мародеры уже запасы еды тащат…
— А вот когда я был на Афоне, один монах спросил меня: эта Украина, она большая? Большая, говорю я. А он: «Война начнется из–за маленькой страны. Так Косма Этолийский сказал».
Подобные разговоры о мрачных пророчествах здесь слышишь на каждом шагу. Страшилки и, наоборот, обнадеживающие истории передаются из уст в уста и обрастают новыми подробностями.
Анна разливает по чашкам ароматный чай из закарпатских трав. Она переехала из Латвии на Украину несколько лет назад, и мы с водителем зашли к ней передать посылку из Риги.
— Местные начинают понимать, что к чему, — рассказывает она. — Знакомая монахиня ездила недавно в скит, ее подвозил таксист. Она его знала — ярый националист. Матушка везла с собой гостинцы всякие сладости, яйца. Поделилась с ним. И он так сердечно поблагодарил на чистом русском, без всякого оканья и хэканья! А еще знакомые из Одессы рассказывали… Заходит мужик в бар и кричит с порога: «Слава Украине!» А ему в ответ: «Пошел ты!» А он облегченно: «Слава богу, свои».
Анна тоже в избытке поделилась слухами.
— А вы знали, что за два года до Майдана все это предсказал один одесский старец? Все в точности описал, как было! И сказал, что такая неразбериха два года продлится, а потом будет Третья мировая. Это будет очистительная война, истребится множество плохих людей, Европа сильно пострадает. А потом Россия, Украина и Белоруссия объединятся, и будет у нас царь.
— Сейчас все переживают за огромадную мобилизацию, о ней и говорят, — вставляет одна из женщин, а другая тихонько поясняет: — У нее муж в военкомате работает…
— Мне товарищ только что звонил — все, забирают! А никто не хочет идти. Начинают вдупляться, какая ситуация. А не меньше 100 баксов, чтобы отмазаться. Но молодежь такая зомбированная, веселятся, еще спрашивают: ой, а что брать с собой, зубную пасту, что еще? Старцы говорят — скоро на Украине ни одной мужской шапки не останется. Был я недавно в Васильеве — одни старики. А до того ведь и не знали, что такое вышиванка… Сейчас благодаря революции люди выучили слова гимна.
Сумерки, тишина, сижу на скамеечке. Рядом, не замечая меня, разговаривают трое мужчин: монах и два мирянина, один из них в камуфляже. Кто–то из них упоминает, что он из Алчевска. Начинаю прислушиваться. Говорят по–русски, но с характерным произношением.
— Дальность поражения — 10 километров. Погрешность — 10 метров с такого расстояния. Как они так воюют вообще, куда попадают? — горячится один. — Полгода воюют, воевать не умеют.
— Да… Идут по одноколейному мосту один за другим, их и перестреляли ополченцы всех, еще удивлялись, что это за подарок им…
— А сейчас новый призыв. А со всходу (с востока. — Ред.) брать нельзя — за пять дней тридцать процентов на сторону ополчения переходит…
Пытаюсь незаметно придвинуться ближе, но меня замечают, испуганно обрывают разговор и торопливо уходят.
Меж двух огней
Монастырь посещают разные люди — и убежденные антимайдановцы, и те, у кого украинский флажок на машине и трезубец на шапке. Монахи стараются паломников «по политике» не делить — насколько это возможно в нынешней ситуации.
— Почему это все происходит? — задумчиво говорит мне отец Никанор. — В Евангелии есть момент, где Христос исцеляет больного и говорит ученикам: он грешен не больше, чем другие, но если вы не покаетесь — и с вами случится то же. Украина — предупреждение миру. Мы ищем виноватых — националисты, Америка, Россия — а все это лишь орудие гнева Божия.
— Дьявол убедил людей, что его не существует, — говорит отец Филомен. — Раньше брат сделал тебе зло, а ты понимаешь: его бес попутал. И простить легче. А теперь брат виноват, брата и ненавидим.
С отцом Филоменом мы едем в Кременец, где находится женский монастырь, ему туда нужно по делам. Проезжаем два памятника Бандере — один возле стен лавры, другой возле штаба Правого сектора. Возле первого раскольники служили молебен.
— Там в женском монастыре хранятся мощи митрополита Алексия. Он святой, но не канонизирован. Не разрешают, потому что его в войну бандеровцы убили. За Кременцом в лесах штабы ихние, за Ровно — большой лагерь тренировочный. Там попробуй скажи слово по–русски…
— Как вы в монастыре новости–то узнаете? — интересуюсь я.
— У нас есть один брат, который в Интернете на вопросы людям отвечает. Он и узнает, нам рассказывает. Что–то паломники рассказывают. Я не большой охотник до новостей — так, самое важное узнаю только… Звонят: Донецк бомбят, станем на молитву, братья. Значит, молимся…
— Много прихожан воевать ушли?
— Андрейка–пономарь четыре года в лавре провел, послушником был. Снял подрясник, ушел в мир — домой, мол, ухожу. А потом мы узнали, что ушел он в ополчение. Маленький такой был, щупленький, но энергичный. Много кому повестки приходят, но я своим духовным чадам запретил воевать. Старец сказал: кто пойдет на эту войну, будут бесноватые все. С обеих сторон. Там такая каша заварилась. Сброд–сумасброд собрался что с этой стороны, что с той. Мародерствуют. Старец четко сказал: они никого не забирают — ни штундистов, ни баптистов, только православных. Всех! Калека, плоскостопие, комиссованный — под одну гребенку. У них приказ с Запада…
— С России. Отец Геннадий Заридзе из села Отрадное Воронежской области. У него там 800 семей беженцев во дворе живет.
— Почему российский старец указывает украинцам?
— Потому что он отсюда.
— А… его слушают местные?
— Да его сам Путин слушает, — с непонятным смешком говорит отец Филомен. И вылезает из машины — приехали.
В селе Отрадное, как я потом посмотрела в Интернете, Путин был на Рождество. Странная вещь — слухи. Один раз президент к тебе в церковь зашел — и вот ты уже тайно страной соуправляешь, оказывается.
Игумен лавры — сам почаевский митрополит Владимир. Попасть к нему на прием сложно, преосвященнейший всегда очень занят.
— Ну, оставьте свой номер, может быть, его келейник вам перезвонит, — с сомнением говорит дежурный монах у входа. Звонка не последовало. Вечером накануне отъезда гуляю последний раз по обители… И он сам идет навстречу.
— Из Латвии? На разведку? — улыбается он. — Приезжайте еще. Местные у нас люди мирные и глубоко верующие, они не разделяют людей на взгляды и национальности. Христиане всех должны уважать и любить. Сейчас у нас, конечно, спад приезжих, но в воскресные и праздничные дни храмы полные. Приезжают и белорусы, и россияне даже. Они ведь едут молиться, а сами знаете: если люди усердно молятся, Господь творит чудеса, и становятся они для пограничников как невидимки.
— Что может помирить враждующих?
— Только милость Божия и чудо. И чтобы люди смирились, чтобы поняли, что таким методом долго нам не просуществовать. Зло никогда не приводит к хорошему.
Анастасия ЕФРЕМОВА